— Это кожа, — пояснил я, указывая на ту, что поменьше, — размером с циновку подчинения принятую в Тахари.
Я посмотрел на девушку.
— Ты можешь опуститься на колени, — разрешил я.
Она встала на колени, при этом витки привязи на ее шее смотрелись весьма изящно, будучи слегка натянутыми веревкой закрепленной к дереву.
— Я знаю, что Ты говоришь по-гореански, — заметил я.
Это было хорошо для меня, поскольку общаться не наречие Кайила, пока еще было сложно. Она не отвечала.
— Расставь колени, — велел я. — Шире!
Она сделала, как было приказано.
Я пристально осмотрел ее. Здесь, до заката, она была моей.
— В стаде, Ты попыталась скрыться от меня.
Она сердито отвела взгляд.
— Ты кажешься слишком молчаливой, — заметил я. — Возможно, тебе язык отрезали, или разделили на две половины за дерзость.
Я подошел к ней и, схватив ее за волосы, задрал ей голову.
— Открой рот, — приказал я, и она сразу подчинилась. — Нет, дело не в этом.
Она что-то сердито промычала.
— По крайней мере, Ты способны издавать звуки, — отметил я.
Она нервно дернула головой.
Я обошел вокруг рабыни, оглядывая ее тело, сказал:
— Твои изящные формы наводят меня на мысль, чтобы Ты не должна быть куском льда. Они предполагают, что Ты способна реагировать на ласку, как гормонально нормально развитая женщина. Я вижу, что Ты не была заклеймена.
Я присел перед ней и коснулся ее шеи сбоку под ухом, но она рассерженно отдернулась. Этот телодвижение вызвало у меня недовольство, ибо рабыня должна приветствовать прикосновение мужчины, а в действительности даже умолять об этом.
Рассердившись, я потянул хлыст из-за своего пояса. Заметив мое движение, и поняв его смысл, девушка задрожала от ужаса. Она быстро замотала головой, издала тонкий, возражающий и просящий писк. Она приподняла и повернула голову так, чтобы сторона ее шеи смотрела на меня, чтобы я мог трогать, если мне того хочется.
— Ах, да, ну конечно. Ты же стадная девка. Ты не можете использовать человеческую речь без разрешения, — наконец-то дошло до меня.
По ошибке, я решил, что запрет на человеческую речь, наложенный на стадных женщин, прекращает действовать, когда, как в данном случае, ее увели из стада. Теперь я понял, что это не так. Это имело смысл, конечно же, например, никто не ожидает человеческой речи от самки кайилы, даже если она не находится в табуне. Теперь, у меня было намного более ясное понятие эффективности дисциплины, в которой краснокожие рабовладельцы содержали своих бледнолицых красоток.
Она энергично закивала своей головой.
— Интересно, стоит ли давать тебе разрешение говорить по-человечески, — размышлял я. — Возможно, будет лучше накормить, и использовать тебя как простое соблазнительное животное, и не трудиться усложнять наши отношения твоей человеческой речью.
Она испустила жалобный стон.
— Похоже, тебе давненько не разрешали разговаривать, не так ли? — поинтересовался я.
Она кивнула.
— Ты хочешь получить разрешение говорить?
Она кивнула с надеждой и тревогой.
— Ты просишь об этом?
Она так отчаянно закивала.
— Очень хорошо. Ты можешь говорить — разрешил я.
Обычно я разрешал моим рабыням говорить. Однако, бывали случаи, когда я приказывал, чтобы они служили мне безмолвно, как всего лишь восхитительные животные. Только двум своим рабыням я никогда не разрешал говорить в моем присутствии, и то вскоре я избавился от обеих.
— Как же хорошо, быть в состоянии говорить! — воскликнула она.
— Ты можешь поблагодарить меня за это, — сообщил я ей.
— А если я не хочу делать этого, — дерзко спросила она.
— Легко полученное тобой разрешение, может так же легко быть отобрано.
— Спасибо, — тут же сказала она.
Мне понравилось вырвать это небольшое количество любезности, этот символ примирения, от этой женщины.
— Спасибо — что? — уточнил я.
— Но Вы — раб! — воскликнула она. — Вы носите ошейник!
— Спасибо — что? — повторил я свой вопрос.
Она молчала.
— А знакома ли Ты с хлыстом? — поинтересовался я, кладя рука на украшенную бисером рукоятку.
— Спасибо, Господин, — быстро исправилась рабыня. — Да, Господин!
— Похоже, что Ты уже испытала его на себе, — предположил я.
— Да, Господин.
— Ты знаешь, зачем я тебя сюда привел?
— Вы собираетесь использовать мое тело, один или более раз. Потом Вы возвратите меня в стадо. Я готова. Вы можете сделать это.
Я с усмешкой посмотрел на нее.
— Я не хочу быть выпорота хлыстом, — объяснила она.
— Почему же только что, Ты пыталась уклониться от моего прикосновения?
— Я сочла его раздражающим и неприятным.
Я осмотрел ее тело, поскольку сказав это, она напряглась, и отпрянула. Это совершенно отличалось от нормальной реакции тела рабыни, которое кажется столь теплым и мягким, столь чувственным и наполненным жизненной энергией, столь отзывчивым к прикосновениям, ласкам и объятиям. Я заметил, что ее тело было окаменевшим телом несчастной женщины.
— Ты не помечена клеймом, — повторил я.
— Нет.
— Ты из загонов Ваниямпи? — спросил я.
Ваниямпи, это рабы краснокожих, проживающие в крошечных, изолированных сельскохозяйственных сообществах. Они снабжают своих владельцев зерном и овощами. Эти чудаки придерживаются идеалов равенства обоих полов.
— Нет.
— Каким образом Ты попала в стадо Исанны? — заинтересовался я.
— Вам не обязательно знать обо мне что-либо, чтобы пользоваться мной, — зло ответила она.