Побратимы Гора - Страница 134


К оглавлению

134

Напомню, что проколотые уши, в культуре Гора, обычно, расцениваются, как метка самых низких, самых презренных, но при этом самых чувственных из рабынь. Однако если быть совершенно честным, прокалывание ушей среди гореанских рабынь, в настоящее время, намного более распространено, чем это было несколько лет назад. Возможно, недалек тот день, когда редкостью будет рабыня, которая еще не почувствовала два укола иглы кожевника. Растущая распространенность прокалывания ушей, вероятно, стала результатом, по крайней мере, в значительной мере, того что это стимулирует сексуальную агрессию гореанских мужчин. Соответственно, девушки с проколотыми ушами, имеют тенденцию приносить более высокие доходы на невольничьих рынках. Следуя возникшей моде, работорговцы, склонны заранее проколоть рабыням уши, еще до выставления красоток на прилавки торговых павильонов.

Некоторые девушки, зная, какими желанными это может их сделать, сами просят своего господина проколоть им уши. Прокалывание ушей не только символический жест или повышение эстетической привлекательности рабыни для своего хозяина, но оно может осязаемо возбуждать женщину, легкими касаниями сережек кожи щек или шеи.

Однако иногда бывает, что, свободная женщина скажем в захваченном городе, не просто раздета, брошена наземь и связана, чтобы позже быть переданной мастеру клейм для жгучего поцелуя его раскаленного добела металла.

Иногда, ее предпочитают, раздеть и представить перед чиновниками, которые предлагают ей, рассмотреть выбор между благородным обезглавливанием и рабством. Если она выберет рабство, то она, встает на циновку подчинения, и становится там, на колени, опустив голову вниз, и входит в рабский загон сама, или, скажем, полностью подтверждая свое рабство, ложится на живот перед чиновником, и целует его ноги.

Вопрос, в этом случае, задаваемый ей звучит следующим способом:

— Если Вы — свободная женщина, и заявляете Вашу свободу, тогда идите вперед к плахе палача. Если же в действительности Ты — рабыня, и только притворялась свободной женщиной, то ступи, если Ты желаешь, на циновку подчинения и встань там, на колени, и этим актом закрепи, наконец, свое официальное рабство.

Она, вполне ожидаемо, встает на колени, у ног солдата, который затем насилует ее на этой же циновке. Это обычно считается подходящим для вступления женщины в ее явное и юридическое рабство.

— Но что знает такая женщина? — рассмеялась Мира. — Они же невежественны в вопросах служения мужчинам.

— Возможно, в таком случае их ждет обучение и дрессировка, как это было с тобой, — напомнил я.

— Да уж, я вынуждена была учиться быстро, — смеялась она.

— Я смотрю, твое настроение уже улучшилось, — отметил я.

— Да. Спасибо, Господин, — с благодарностью сказала рабыня, заслужив мой поцелуй.

— Это настолько нелепо, — прыснула она смехом.

— Что именно?

— То, что я когда-то так ненавидела рабынь, а теперь выяснила, что никогда не была настолько счастлива, как сейчас, когда я сама стала рабыней!

— Надеюсь, теперь Ты больше не будешь ненавидеть их, — усмехнулся я.

— Нет, конечно, я же теперь — такая же рабыня.

— И больше не будешь завидовать им, — добавил я.

— Мне нет больше необходимости завидовать тому, что они — рабыни, теперь я беспомощно разделяю те же условия.

— Значит, Ты больше не завидуешь им? — уточнил я.

— Но я завидую, — засмеялась она, — и из-за того, что я унижала их и относилась к ним с таким презрением прежде, теперь мне это кажется вдвойне забавным!

— Я тебя не понимаю, — сказал я.

— Какой курьезной и восхитительной признали бы эту ситуацию, те маленькие девчонки в их ошейниках, узнав, что я, та, что столь презирала их, являюсь теперь не только, такой же рабыней как они, но еще и низкой рабыней. Рабыней со всего лишь кожаным ошейником, девкой которой даже не разрешена одежда, дешевой ничтожной рабыней, в тысячах пасангов от цивилизации, бесполезной рабыней в диких степях к востоку от гор Тентис, Настолько бесполезной, что она может служить только голой приманкой для ловли тарнов!

— В шелках, и золотом ошейнике, и обученная сладострастию движениям рабыни для удовольствий, Ты могла бы принести хороший доход, даже в городах, — признал я.

— Спасибо, Господин.

— Значит, я понимаю так, что Ты завидуешь тем девушкам в городах, с кем Ты была знакома, как свободная женщина, — понял я.

— Да.

— Тем девушкам, которых Ты столь презирала прежде?

— Да. Забавно, что теперь, я должна смотреть на них снизу вверх, поскольку они оказались выше меня.

— Это действительно забавно, как мне кажется, — признал я.

— Будучи свободной женщиной, я даже представить себе не могла, что однажды, фактически буду стремиться, из намного более низкой неволи, к тому, чтобы носить такую же тунику и ошейник как у них, и как они, быть настолько же беспомощной и раболепной, служа своему в господину в городе.

— Все относительно, — заметил я.

— Теперь такие вещи вне моей досягаемости, — вздохнула она, и хитро добавила: — если, конечно господин не предоставит их мне.

— Да, — сказал я, — на данный момент это так, рабыня.

— Теперь, Вы понимаете, — улыбнулась девушка, — отчего получается, что я завидую тем рабыням.

— Да. Ты теперь Ты желаешь для себя того вида рабства, — ответил я.

— Да.

— Но это нет. Ты — рабыня в Прериях.

— Да, Господин, — вздохнула она.

— Татанкаса! — послышался крик Кувигнаки. — Скорее сюда!

Я выпрыгнул из ямы.

134