Побратимы Гора - Страница 133

133

— Нет, — сказал я, хотя уже догадывался.

— Рабынь для удовольствий! — воскликнула она. — Как я ненавидела их! Они были настолько красивы и желанны! Иногда я, взяв с собой плеть, шла на улицу и сознательно сталкивалась с одной из них, а затем, приказав ей лечь на мостовую, секла ее по ногам!

— Теперь, то же самое, может быть сделано и с тобой, — заметил я.

— Я знаю, — улыбнулась она.

— За что же Ты их так ненавидела?

— Им повезло быть в ошейнике, и мне нет! — призналась девушка.

— Получается, что Ты ненавидела их потому, что ревновала к ним, а в действительности просто завидовала им, — сделал я вывод.

— Да, я ревновала к их красоте и желанности. И завидовала их счастью.

— Ты знала это будучи свободной женщиной? — удивился я.

— Да, — признала она, — но я не думаю, что по своей воле согласилась бы на это.

— Лицемерие, это свобода свободных женщин, — отметил я.

— Но такая свобода не позволена рабыне, ведь так Господин?

— Нет, не позволена.

— Каждая женщина, в ее сердце, страстно желает встать на колени перед сильным мужчиной, покориться его плети, принадлежать, подчиняться, и знать, что у нее нет иного выбора, кроме как отдать ему всю свою любовь и служение, полностью, без остатка.

— Ни один рабовладелец не позволит своей рабыне отдать ему меньше, чем все.

— И рабыня желает отдать своему господину все, и даже больше, — ответила Мира.

— Ты счастлива, будучи рабыней? — поинтересовался я.

— Да, Господин. Никогда прежде, за всю мою жизнь я не была столь счастлива, как теперь, — призналась она.

— Просто, Ты оказалась на своем месте предписанном природой, — объяснил я.

— Да, мой Господин, — согласилась она, мимолетно целую меня.

— Думаю, теперь, тебе уже не надо завидовать рабыням.

— Больше я не завидую их рабству, — улыбнулась Мира, — теперь я и сама такая же рабыня. В своей неволе я стала такой же богатой внутренне и привлекательной снаружи, как они.

— Но, конечно, Ты представляешь те страдания и ужасы, которые иногда сопровождают судьбу рабынь.

— Конечно, поскольку мы находимся во власти наших владельцев во всех смыслах.

— И все же Ты не расстроена, что стала рабыней?

— Нет, — признала она.

— Почему же? — поинтересовался я.

— То, что мы, по прихоти наших владельцев можем быть подвергнуты страданиям и ужасам, даже чтобы замученными или убитыми, если он того пожелает, ясно дает нам понять, что мы — действительно рабыни, что мы действительно собственность, что неволя, в которой мы оказались, действительно полная и абсолютная.

— Я понял, — кивнул я.

— У нас нет никакого другого пути, чтобы познать это, — сказала она.

— Я понял.

— Но мы знаем, что, хотя мы, с одной сторону, полностью лишены какого бы, то, ни было влияния, что с другой стороны мы можем сделать многое, чтобы управлять своим счастьем и качеством нашей жизни. Для этого надо всего лишь быть абсолютно послушными и полностью удовлетворять господина во всех смыслах и всеми путями.

— Вообще-то верно, — не мог не признать я.

— Также в неволе мы находим, что живем честно. Как еще мы могли бы быть счастливы, и удовлетворены? — спросила меня рабыня.

— Я не знаю.

— И я думаю, что так же очевидно и несомненно, что, мужчины желают нас, дорожат нами, и любят нас, так же обладают нами способами, которых свободная женщина никогда не сможет узнать и понять.

— Это — тайна, скрытая между владельцами и рабынями, — улыбнулся я.

— Возможно, — засмеялась она. — Но я сомневаюсь, что это, такая уж глубокая тайна, иначе свободные женщины не ненавидели бы нас так!

— Возможно, — улыбнулся я, признавая ее правоту.

— А свои риски есть у людей любого положения. От свободных людей, по крайней мере, от мужчин, например, ожидают, что они, если потребуется, примут на себя защиту своего города, что связано с большими опасностями. От рабынь этого никто не ожидает, — заметил девушка.

— Это верно, — согласился я.

Рабыни, как кайилы, мебель, и прочая собственность ожидаемо не будут участвовать в обороне города. Безусловно, им можно было бы приказать заняться подкреплением стен или ворот, и тому подобными задачами.

Она положила руки на мою шею, поцеловала меня, и страстно прошептала:

— Представьте, что Вы — завоеватель и нашли меня в горящем городе, Вы же, не стали бы меня убивать, не так ли?

— Нет, — признал я.

— Вы сделали бы меня своей. Вы привязали бы меня к стремени Вашей кайилы. Вы протащили бы меня в Вашей колонне трофеев.

— Но также, тебя могли бы запрячь в фургон, чтобы помочь вывозить награбленное, — напомнил я.

— Да, Господин, — шептала она мне. — Но я осталась бы в живых.

— Рабство иногда применяется к свободным людям, осужденным за преступления, — сказал я. — Особенно часто этот способ наказания употребляется по отношению к свободным женщинам, которые, будучи раздеты, найдены достаточно желательными для ошейника.

Это может быть сделано различными способами. Обычно, свободная женщина, бесцеремонно, просто порабощается. Она не заслуживает никакого рассмотрения, безотносительно ее прежнего статуса. Она — женщина вражеского города, соответственно, она должна лежать в ногах завоевателя среди других трофеев. Воин может сковать таких женщин с помощью таких простых и эффективных устройствами, как наручники для больших пальцев, представляющие собой крошечные, соединенные кольца, с защелкивающимся замком, или усложненный из вариант с дополнительным кольцом для носа. Таким образом, приспособления для того, чтобы сковать десяток женщин, легко умещаются в углу ранца воина и весят не более нескольких унций. Если же города — давние противники, то усложненный вариант таких кандалов, вместо кольца для носа может иметь кольца для ушей, в качестве жеста презрения.

133