Побратимы Гора - Страница 113

113

— Приемлемы ли для тебя эти и другие подобные условия? — спросил я.

— Да, Господин, — ответила она, склонив голову.

— Я принимаю твое служение.

— Спасибо, Господин! — крикнула она, хватая меня за ноги и целуя их.

Я почувствовал ее слезы даже через тунику.

— Встать, — скомандовал я, и она радостно вскочила на ноги. — Ты думаешь, что твоя жизнь рядом со мной будет легка, рабыня?

— Нет, Господин, — ответила она, со счастливой улыбкой.

Я подошел к волокуше, на которой лежал Хси, различные вещи и инструмент, и отрезал кусок от мотка узкой, сыромятной веревки.

— Он собирается надеть ей ошейник! — сказала одна из женщин Ваниямпи, взволнованно, и со страхом в голосе.

— Да, — сказала другая, затаив дыхание.

— Убирайтесь! — взвизгнула Редька своим женщинам и мужчинам. Но женщины не сдвинулись с места. Мужчины, опустив глаза, но украдкой бросая взгляды на происходящее, также не горели желанием уехать.

Я взял узкую веревку, и закрепил ее на шее девушки, обмотав три раза, и завязав узлом на горле. Потом поводил пальцем под петлями, удостоверяясь, что они не ерзали, но в тоже время были удобны, и нисколько не стесняли дыхание. Задача ошейника состоит в том, что он должен отметить женщину как рабыню, а также во многих случаях, посредством таких вещей как особый вид узла, ярлык, гравировка на металле самого ошейника, или на пластине, прикрепленной к нему, чтобы идентифицировать владельца, а не в том, чтобы вызвать ее дискомфорт. Большую часть времени она не будет даже чувствовать, что носит его. Конечно, ей всегда можно напомнить об этом. А если она почувствует сомнение, она может всегда потрогать его. Этот символ ее статуса всегда находится на ней. Я оставил два свободных конца плетеной сделанной из сыромятной кожи веревки, приблизительно семи — восьми дюймов длиной, свисать вниз. Они могли послужить в качестве удобной, короткой привязи, чтобы тащить ее за них, если я пожелаю.

Я осмотрел на заключенную в ошейник женщину. На шее три петли, узел спереди, концы веревки свисают вниз между ее грудей. Этот способ наложения ошейника, весьма известен на Горе в целом, особенно часто он применяется после взятия города, когда металлические ошейники оказываются в дефиците, или в сельских районах, но необычен в Прериях, где кожаный, расшитый бисером и завязанный на узел ошейник почти единственно применяем. Соответственно, я не думал, что могут возникнуть большие сомнения относительно того, кем является тот, кому принадлежало ее служение.

Я подумал, что она станет прекрасной рабыней.

— Она в ошейнике! — затаив дыхание сказала одна из женщин.

— Да! — поддержала ее другая.

— Убирайтесь! — прошипела Редька.

Я отметил, что даже мужчины за одним исключением, пусть и украдкой, но косились на заключение красивой женщины в ошейник. Также, я не мог не заметить, что им было жаль, что у них не было такой женщины в ошейнике. И мне даже стало интересно, а не мог ли вид ее порабощения пробудить их мужественность. Исключением был Тыква. Он решительно подавил свой взгляд. Он вспотел, сжал кулаки. Я видел, что он, принятым у Ваниямпи способом, повернет свою мужественность против себя, используя ее, чтобы унизить себя, чтобы заставить себя страдать, отрицая свою сущность, независимость и господство.

— Займи место моего друга, в постромке волокуши, рабыня, — приказал я.

— Слушаюсь, Господин.

Кувигнака освободился от широкого, плечевого ремня, за который он тащил волокушу и помог девушке приспособить его на тело. Теперь она стояла перед волокушей, очень прямая и красивая, с ремнем поперек ее тела. Мужчины и женщины, за исключением Тыквы и Редьки, взволнованно со страхом и завистью смотрели на нее. Эта женщина стала рабыней, теперь она будет служить любыми способами, которые для нее выберет владелец, даже в качестве тяглового животного.

— Убирайтесь! — в который раз повторила Редька.

Но мужчины и женщины не двигались.

— Тыква, — окликнула Редька. — Тыква!

Я видел, что она обратилась к нему, признавая в нем природного лидера.

— Да, Редька, — сказал он.

— Уходи, — приказала она. — Уходи, Тыква!

— Да, Редька, — сказал он, покорно повернулся, и отправился в сторону загона. Остальные, а за ними и Редька, бросающая на нас через плечо полные ненависти взгляды, потянулись следом.

Я подошел к девушке, стоявшей с ремнем на теле. Она гордо подняла голову.

— У нас мало еды, — предупредил я. — Зато много опасностей.

— Я — рабыня, — ответила она. — Выпорите меня, если я не нравлюсь Вам, но не погоняйте.

— Это — подходящий ответ, — сказал я, и полюбовался ей, отмечая, насколько она привлекательна.

— Мне кажется, что Ты слишком рисковала, — заметил я. — Ты была очень смела, очень храбра.

— Это не так, Господин, — улыбнулась она.

— Почему Ты решила, что я приму твое служение? — поинтересовался я.

— Я знала это. Я чувствовала это.

— С какого момента?

— Как только Вы велели мне встать перед вами на колени, — улыбнулась она.

— Любопытно.

— Я — женщина, — засмеялась она. — Мы можем чувствовать такие вещи.

— Интересно.

Насколько же тонок и глубок женский ум, подумал я. Как много они могут узнать, как много почувствовать. Как примитивен и груб, а порой наивен, иногда кажется интеллект мужчин по сравнению с женской интуицией. Какие же все-таки глубокие и замечательные это существа — женщины. Может ли кто-то на самом деле понять эмоциональную глубину и потребности, всю бесконечность этих цветов природы и эволюции? Насколько естественно то, что искренне любящий мужчина будет интересоваться не ее извращенностью, в конечном счете, бесплодной, а ее эмоциональной и чувственной правдой, древней и глубокой заключенной внутри нее, с тем, чтобы исполнить ее биологическое и естественное предназначение. Впрочем, я быстро выкинул эти мысли из своего ума, поскольку она была просто рабыней, и должна была таковой и рассматриваться.

113