— Возможно, — скромно сказал я.
— Скромный тарск! — смеялась она, но через мгновение ее смех сменился стонами и криками страсти.
— О! — кричала Виньела. — О! О-о-о-о!
— Пожалуй, Ты права, — усмехнулся я.
— Да, — простонала она, задыхаясь. — Да!
— В дальнейшем, Ты всегда будешь издавать подобные звуки, говорящие о твоем возбуждении, — велел я.
— Да, — согласилась она. — Да.
У этой уловки, вынуждения рабыни показывать голосом ее ощущения, есть тройное назначение.
Во-первых, это помогает усилить ответную реакцию рабыни, она, отвечая на ласку, дополнительно возбуждается своими собственными звуками страсти. Во-вторых, эти звуки, ее беспомощные стоны и крики, ее всхлипы и вздохи, ее тяжелое дыхание, доставляют удовольствие ее хозяину и могут дополнительно возбуждать его. В-третьих, звуки помогают владельцу в его контроле над рабыней. Посредством их, он может составить для себя карту ее тела, изучая свою собственность, находя ее самые чувствительные зоны воздействие на которые делает рабыню сексуально беспомощной, и изменяя характер и ритм своих прикосновений, изучить, как они могут наиболее эффективно и блестяще использоваться, чтобы сделать тело невольницы своим союзником в деле превращения ее в еще более уступчивую и сногсшибательно беспомощную рабыня, какую только возможно воспитать.
— О-о-ох! — приглушенно простонала она.
— Как только я закончу с тобой, — сказал я, — то встану и щелкну пальцами. Ты должна без лишней суеты, встать и идти за мной, спокойно, покорно и, конечно же, следуя за мной по пятам, как простое животное, которым Ты и являешься, к вигваму твоего хозяина.
— Да, Господин, — тяжело дыша, проговорила девушка и снова застонала. — О-о-о. О-о-ох!
Я улыбнулся про себя. Мелкое животное все же обмануло меня. Но я подумал, что моя месть на ней была соответствующей.
— О-о-ох! — она кричала из последних сил. — О-о-о! О-о-ах!
Да, решил я, полностью подходящей.
Мы подошли и встали перед вигвамом Кэнки. Наш владелец не заставил себя долго ждать и вскоре появился на пороге своего жилища.
Кающаяся рабыня Виньела немедленно, пала пред ним на колени, затем на живот.
— Ты можешь поцеловать его ноги, — подсказал я, и она не став упускать шанс, принялась целовать ноги своего господина.
— Я был рассержен ею, — сказал мне Кэнка.
— Она знает, — ухмыльнулся я.
Кэнка наклонился, за волосы поднял девушку на колени, и согнул ее в спине, а затем покрутил, осматривая со всех сторон.
— Она, не выглядит так, как если бы ее сильно воспитывали, — заметил он.
— Я думаю воспитание, которому она была подвергнута, окажется подходящим, — пообещал я. — Конечно, если этого не произойдет, его можно будет удвоить или утроить.
— Это верно, — согласился Кэнка, и отпустил волосы Виньелы, которая тут же очутилась на животе у его ног. Умоляюще она, как и прежде, продолжила прижимать свои губы к его мокасинам.
— Как Ты думаешь, она стала лучше? — спросил Кэнка.
— Мне так кажется, — ответил я, и посмотрел вниз на девушку. У меня было мало сомнений, что она извлекла свои уроки.
Кстати, всегда ожидается, что умная и образованная женщина, быстрее изучит уроки своей неволи, и поймет что, теперь, она — рабыня, намного быстрее, чем бестолковая женщина из низов. Некоторым глупышкам, бывает, требуются целых два дня для того, чтобы они узнали, что на их горле действительно находится ошейник. Если же рабыня продолжает упорствовать, то она ничего не добивается этим. От нее просто избавляются.
— Именно на это я и надеюсь, — сказал Кэнка, — что она не будет повторять свои прежние ошибки.
— Я не думаю, что впредь она совершит подобные глупости, — пообещал я, — и конечно, если она окажется, в чем-то не приятна, она может быть быстро и просто принуждена к подчинению.
— Она отзывается на ласку хлыста? — поинтересовался Кэнка.
— Да, с этим она хорошо знакома.
— А на прикосновение хозяина?
— Да, и как подобает рабыне беспомощно и великолепно.
— Хорошо, — сказал он, сделал шаг назад от кающейся девушки, валявшейся на животе в пыли, и целуя его ноги вымаливающей его прощение и милосердие.
— Ты твердо решила улучшить свою приятность для твоего господина? — строго спросил я у лежащей в пыли рабыни.
— Да, Господин, — ответила девушка, не поднимаясь с живота.
— С Вашего разрешения, — обратился я к Кэнке.
— Конечно.
— Ты можешь на время прервать демонстрацию своего нового отношения к твоему господину, — разрешил я ей.
— Да, Господин, — отозвалась она, и, поднявшись на руки и колени, опустив низко голову, вползла в вигвам Кэнки.
Он озадаченно посмотрел на меня.
Через мгновение она снова появилась на пороге вигвама, так же как она вошла в него, ползком со склоненной головой. В ее маленьких, прекрасных белых зубках она несла тяжелый, плетеный из кожи хлыст с расшитой бисером рукояткой. Удивленный тем, что это сделано без его приказа, Кэнка смотрел, как девушка несла ему хлыст. Она выпустила инструмент наказания изо рта у его ног, и затем встала перед ним на колени с опущенной головой. Ее руки лежали на бедрах, колени были широко расставлены. Это положение колен указало, что она признавала себя женщиной, удерживаемой в самой глубокой и самой интимной форме рабства.
— Таким образом, она показывает свое новое понимание ее статуса. Таким образом, она показывает на свое новое отношение к своему господину, — объяснил я действия девушки.