— Что-то не так? — удивилась девушка.
— Поцелуй рабыни может стать всего лишь прелюдией к ее изнасилованию, — объяснил я.
— О-о-о, — протянула она, улыбаясь, и отпрянув, перевернулась с бока на спину, и натянула одеяло по самую шею.
— Вставай быстрее, — велел я. — Подходит время возвратить тебя в вигвам Кэнки.
— А если я задержусь, Вы выпорете меня хлыстом? — спросила девушка.
— Я думаю, что если Ты будешь излишне тянуть с подъемом, то обязательно, — предупредил я.
— Вы могли бы сделать это, не так ли?
— Да, не сомневайся.
— Конечно, ведь я — всего лишь рабыня.
— Конечно.
— Иногда мне кажется странным, думать о самой себе как об объекте порки.
— В этом нет ничего странного, — усмехнулся я. — Ведь Ты — рабыня.
— Это верно, — вздохнула она, и вдруг добавила: — Господин.
— Да.
Меня, на мгновение удивило ее обращение ко мне «Господин», но я вспомнил, что ее отдали мне на этот день. Действительно, в течение этого дня, или как мне кажется, пока я не захочу по какой-либо причине вернуть ее в вигвам Кэнки, она являлась моей собственной рабыней для всех возможных практических целей.
— Вы обращались со мной с большой нежностью и добротой, — сказала она.
Я пожал плечами.
— Я мало знаю о рабстве, и для меня в новинку это состояние, но исходя из вашего отношения, могу я предположить, что и к рабыне может быть проявлена нежность и доброта? — с надеждой в голосе спросила меня Виньела.
— Конечно, к рабыне могут относиться с нежностью и добротой. Не разрешено, однако, ни в малейшей степени ставить под угрозу железную дисциплину, под которой она содержится.
— Это я уже поняла.
Я пристально посмотрел на нее.
— Я сама хочу находиться под железной дисциплиной, — прошептала она.
— Я знаю, — сказал я, с трудом сдерживаясь, чтобы не наброситься на эту рабыню, ведь довольно трудно было забыть, что под меховым одеялом она была абсолютно нага.
— Рабовладельцы когда-нибудь любят своих рабынь? — с надеждой спросила девушка.
— Часто, — успокоил я ее.
Действительно, из всех женщин легче всего любить именно рабыню. Конечно, ведь она является самой естественной всех женщин, просто созданной для того, чтобы любить. Рабыни находятся в равновесии с природой, особенно с такими понятиями как господство и подчинение. Для мужчины рабыня — это сбывшаяся мечта. Понятно, что свободная женщина, не может даже начать конкурировать с рабыней за любовь мужчины. Возможно, именно в этом кроется причина, почему свободные женщины ненавидят своих уязвимых и порабощенных сестер. Если свободная женщина убедилась в своей любви к мужчине, и хочет добиться взаимности, нет для нее лучшего способа, кроме как стать его рабыней. Если она почувствовала внутри себя истинные цепи любви, все что она может это умолять его, о церемонии порабощения, на которой она объявит себя, и станет его рабыней. После этого, в их скрытых от всех интимных отношениях она любит его и живет как его рабыня. Если женщина боится сделать это, то она может, в качестве эксперимента, служить мужчине на основе заключенного контракта, в этом случае в документе будет указана даты окончания. Таким образом, женщина сама, по доброй воле, на определенный срок, обычно от вечера до года, становится рабыней мужчины. Женщина вступает в эту договоренность добровольно, но до окончания срока контракта она уже не может, также легко изменить своего статуса. Причина этого ясна. Как только слова произнесены, или ее подпись помещена в соответствующий документ или документы, она больше не является свободным человеком. Теперь она всего лишь рабыня, домашнее животное, больше не имеющая каких-либо прав вообще. До окончания оговоренного срока она полностью является объектом желаний ее господина.
— И даже любя, держат их как рабынь? — изумилась девушка.
— Конечно.
— Значит, я могу быть любима, и по-прежнему полностью содержаться как рабыня, — сделала вывод Виньела.
— Конечно.
— И даже быть избитой?
— Да, — подтвердил я.
— Конечно, — вздохнула она, — ведь я так и останусь всего лишь рабыней.
— Конечно, — сказал я, и спросил, — как твоя спина?
— Болит, — поморщилась она.
— Ты почувствовала хлыст, — усмехнулся я. — Теперь Ты станешь лучшей рабыней, чем до этого.
— Как странно думать о себе в таких определениях, — размышляла она.
— В каких определениях?
— То, что я — рабыня, домашнее животное, собственность, — объяснила она, — что мной владеют, что я принадлежу мужчине.
— Возможно, это кажется для тебя странным, а иногда мучительным потому, что Ты с Земли. Но это не странно на Горе. Неволя для красавицы, такой как Ты, является привычным делом для гореан.
— Я уже поняла это.
— На Горе тысячи заклейменных красавиц в ошейниках, служащих и обязанных служить своим владельцам со всей полнотой их женского совершенства.
Она кивнула. Она уже видела рабынь. Она сама была продана в городе Кайилиауке около Иханке.
— И Ты, в Прериях, являешься именно такой женщиной.
— Я знаю, — согласилась она. Конечно, она видела немало рабынь, и в Прериях, в основном белых женщин, беспомощных и послушных рабынь в ошейниках завязанных краснокожими мужчинами.
— Теперь это — твоя действительность.
— Я знаю.
— Мне кажется, что самое время идти в вигвам Кэнки, — напомнил я.
— Да, Господин, — сказала она, и села на покрывалах, по-прежнему держа шкуру у своего горла.
Мне безумно хотелось сорвать с нее это одеяло, и набросившись на нее, с криком подмять под себя.